Крупным планом, 2006[роман-дневник] - Иван Сабило

— Рано! Необходимо разобраться с нашими нынешними исками к Ларионову и судами, а уж затем переходить к «Советскому писателю». То же и с Шолоховской премией.

На этом секретариат завершил работу. Уже после него Михалков в своём кабинете принял решение уволить Бориса Евгеньевича Шереметьева.

— За что? — спросил я.

— За всё. Его отовсюду увольняют. Из Союза писателей России, из Московской писательской организации, из МСПС — дважды. Много из себя мнит, а ничего не делает.

В этом «ничего не делает» я уловил интонацию Салтыковой.

Вечером со мной разговаривал Кузнецов. Вид у него усталый и даже понурый, чувствуется, что он не ожидал столь решительных действий Михалкова.

— Я вас попрошу, — сказал он, — составить протокол сегодняшнего заседания секретариата. Это должен был сделать Шереметьев, но. Я понимаю, что вы не вели записей, но, мне кажется, у вас отличная память, стало быть, для вас это будет несложно.

Я не стал ничего уточнять. Протокол я сделаю, но тут же, в который раз, кольнул вопрос: «На что я трачу свою жизнь?!»

7 октября. Вечером позвонил Николай Коняев, сказал, что они с Николаем Рачковым сейчас на Ленинградском вокзале: возвратились из Якутска, едут в Петербург, хотели бы увидеться. Договорились — у Ленина. Я оделся, взял бутылку водки и приехал за полчаса до отхода поезда. Зашли в буфет, купили бутербродов и одноразовые стаканчики. Коняев долго, шумно копался в огромной сумке и, наконец, вытащил рыбку-нельмочку, размером чуть больше кильки.

— Не жалко? — спросил я.

— А чего её жалеть? Для того и тащил пять тысяч вёрст, чтобы сейчас её разделать.

Рассказали о поездке в Якутию, всё там понравилось, было много встреч с писателями, так что возвращаются они полные впечатлений.

Выпили за Якутию и, отдельно, за их тёзку — якутского классика Николая Лу- гинова.

Проводил их в вагон. Там продолжили разговор. На этот раз — о моём преемнике, руководителе питерской писательской организации Борисе Орлове. Оба Николая обрушились на него: груб, дело подменяет суетой, творческая жизнь в писательской организации замирает.

Я прервал моих собеседников:

— Что же делать?

— Менять! — сказали оба.

— Не менять, а помогать, — не согласился я.

— Да как же помогать этому завистнику? — удивился Рачков. — В Якутске я читал стихи — меня встретили бурей аплодисментов, настоящий триумф. А потом подскочил Орлов и говорит: мол, у тебя где-то в одном стихотворении не совсем удачная строчка, я бы так не написал. И это всё, что он мог сказать?

— Ничего удивительного, — сказал я. — Вы, поэты, часто пытаетесь навязать друг другу свои вкусы. И до хрипоты спорите по какой-нибудь «неправильности», хотя на самом деле никакой «неправильности» нет, а есть различия во вкусах.

Нет, не согласились. Но пора на выход, вот-вот отправится поезд. На прощание обнялись.

10 октября. Искал библиотеку ЦДЛ. Пришёл в главный корпус — сказали — не сюда. Нужно выйти на Поварскую, а там — под арку и мимо мусорных баков — в библиотеку. Пошёл. Поднялся по лестнице, здесь меня встретила юная красавица, лучезарно улыбнулась:

— Вы к кому?

— Где тут у вас библиотека?

— Идёмте, — вызвалась она проводить. Мы долго переходили из одного ресторанного зала в другой. Казалось, они никогда не кончатся. Все залы пустые, в каждом — с белыми салфеточками на предплечье — скучают официанты. Моя красавица ласково произносит:

— Веду в библиотеку.

Официанты кивают мне, вежливо здороваются. Когда-то ЦДЛ и все эти залы принадлежали писателям. В них снимали кино, их описывали известные авторы (например Михаил Булгаков), здесь в застольных беседах обсуждались проблемы вселенского масштаба. Но это в прошлом, при «плохой» советской власти. Ныне, при. чуть было не написал «хорошей», что-то писателей тут не видно. Но, может быть, ещё не время?

Наконец, залы кончились. Мы снова оказались в передней ЦДЛ.

— Кажется, здесь, — без особой уверенности сказала моя проводница.

— Но здесь я уже был. Мне сказали, что вход в библиотеку с Поварской улицы, под аркой.

— А, тогда пойдёмте.

Мы пошли обратно, и она всё же привела меня в библиотеку. Очаровательно и чуточку виновато улыбнулась: дескать, извините, не знала, где библиотека, но теперь буду знать.

Я поблагодарил её и вошёл в дверь. В первой комнате две женщины работают с картотекой.

— Заведующая библиотекой там, — показали они мне другую комнату. Не входя туда, приостановился у открытой двери: заведующая — женщина в летах — разговаривала по телефону. Но вот положила трубку, повернулась ко мне.

— Я бы хотел записаться.

— Документы есть? Вы откуда?

— Я.

— Прописка есть? Паспорт при себе? Вы член Союза?

— Я до недавнего времени жил в Петербурге, но.

— Значит, не прописаны в Москве?

— Да, но я работаю, вот моё удостоверение.

— Это не годится. Нужна прописка. Вы прописаны? Нет? Вы кто такой?

И тут я не сдержался. Ко мне библиотекари всегда относились как к родному, а она.

— А вы кто? — спросил я. — Библиотекарь или дознаватель на Лубянке? Как ваша фамилия? До вас все библиотекари мира.

— О, а это уже оскорбление, — сказала она, но я заметил, что спеси в ней поубавилось. — Что вам нужно?

— Ничего, — сказал я. — В ЦДЛ 20-го числа пройдёт вечер, посвящённый Самеду Вургуну. Я один из участников, мне нужно посмотреть его книги.

— Хорошо, — сказала она, — приходите через час, я приготовлю.

Через час меня ждали три книги: огромный том из серии «Библиотека поэта», «Избранное» и отдельной книгой поэма «Вагиф».

Вернулся к себе. Читал стихи Вургуна, вступительные статьи, полистал поэмы. И повеяло прежней жизнью, с её детством, юностью, с войной и радостью оттого, что повержен рейхстаг.

12 октября. Кузнецов спросил, читал ли я в «Литгазете» статью «С ног на голову», которую подписали С. Михалков, Ф. Кузнецов, В. Ганичев, С. Василенко, И. Переверзин, В. Гусев. Статья о драматической судьбе писательской собственности.

— Да.

— Что вы можете сказать?

— Статья своевременная, в особенности с учётом недавней телепередачи с участием Риммы Казаковой и Леонида Жуховицкого, а также бывшего генерального директора Международного Литфонда Гюлумяна. Многие писатели, в том числе московские, не могут толком разобраться в том, что происходит с писательской собственностью. Уже не говоря о чиновниках и даже о судах. И тональность статьи соответствующая. Судя по стилю, по речевым оборотам, писали вы?

— Да, моя статья.

— Меня поражает «героизм» Риммы Казаковой, с которым она отстаивает неправду.